Ряполов С.В.

КОНЦЕПЦИЯ СМЕРТИ В ЛИТЕРАТУРНОМ ТВОРЧЕСТВЕ

УИЛЬЯМА С. БЕРРОУЗА

Воронежский государственный университет

This work is an attempt to examine W.S. Burroughs’s concept of death in the context of philosophical anthropology. The solution of the problem set is based upon the method of G. Deleuze “philosophize among”.

Key words: concept of death; beat generation; postmodernism.

Эта работа – попытка рассмотреть концепцию смерти в творчестве У.С. Берроуза в контексте философской антропологии. В основу решения поставленной проблемы положен метод Ж. Делеза “философствования посреди”.

Ключевые слова: концепция смерти; сломанное поколение; постмодернизм.

“Для кошмара пса, что был очеловечен –

инсталляция схемы возможного выхода…”

Кэндзи Сиратори “Кровь электрическая”

Образы смерти в европейской литературе и искусстве занимают, пожалуй, исключительное место.  В Средние века и эпоху Возрождения “невозможность проникнуть в тайну смерти порождала самые мрачные фантазии и питала устрашающую атмосферу мистерий” [8,c.50]. Наиболее распространенный образ, изображающий смерть – скелет, впервые появившийся в итальянском (Пьеро ди Козимо), немецком (пляски смерти, похоронные аллегории, фаустова дуэль), фламандском (Питер Брейгель) Ренессансе. В творчестве Питера Брейгеля фантастические образы выступают почти неотъемлемым компонентом сцен крестьянской жизни и фламандского пейзажа. Подобную тенденцию уже в русской литературе, безусловно, с огромным успехом выразил Н.В. Гоголь. Само изображение смерти носит парадоксальный характер – оно есть представление небытия. В “Триумфе смерти” П. Брейгеля смерть изображена бесконечной когортой скелетов, “которые, вырываясь из глубин, разрушают и убивают все, устраивают террор, применяют пытки и казни” [8,c.50]. Это не абстрактное изображение смерти, а как заметил французский историк искусства М. Брион, речь, скорее, идет о бунте кладбищ, мрачном пиршестве останков, веселом и жестоком разгуле небытия. “Впечатление ужаса, исходящее от картины, увеличивает поразительная способность художника, характерная для мастеров эпохи Возрождения, индивидуализировать сцены и персонажи, даже если персонажами являются бесчисленные количества мертвых бунтующих кладбищ”[8,c.52]. Совершенно по-иному обычно интерпретируются изображения скелетов и трупов учеником Тициана, проиллюстрировавшим работу анатома, хирурга и естествоиспытателя Андреаса Везалия “О строении человеческого тела”. Позы, в которых стоят скелеты, свойственны живым людям, точно так же как и на картине П. Брейгеля. Отличие же заключается в том, что Рисунки Стефана Калькара к книге “О строении человеческого тела” говорят о жизни, а не о смерти, на что указывают и пейзажи окружающие скелеты, и содержание самой проиллюстрированной работы, предназначенной к борьбе с болезнями.

Существенное место в понимании смерти занимают архаичные культы почвы: праздник урожая, образ Богородицы; и солярные культы: греко-романские сатурналии, дионисии и вакханалии в честь бога Диониса, Вакха, Бахуса, отождествляемого в некоторых аспектах с египетским Осирисом; европейские карнавалы (например, венецианский карнавал); русские колядования, масленица, праздники красная горка и Ивана Купалы, концентрировавшиеся вокруг осеннего и весеннего равноденствий и зимнего и летнего солнцестояний; культ солнца индейцев Америки. О том, насколько важное значение имели эти культы, можно судить хотя бы по использованию солярной и почвенной символики в народном искусстве и ремесле: солнечное колесо,  венок, свадебный каравай, блины и др. Даже поверхностное изучение подобных архаичных обрядов и символ указывает насколько рождение и смерть тесно связывались в народном мифологическом сознании: так блины, например, – не просто символ солнца, они имели ритуальное значение, готовились как поминальное блюдо на похороны, отсюда особое значение масленичных блинов. При этом солярные культы, установившие зависимость жизни и смерти от Солнца, отражают не просто мифологические образы, а объективную реальность. Последователь Циолковского, основатель гелиобиологии, литератор, биофизик, с идеями которого с интересом знакомились Павлов, Бехтерев, Вавилов, – А.Л. Чижевский установил зависимость между циклами активности Солнца и многими явлениями в биосфере, в том числе, например, “солнечный ветер” побуждает человека к действиям неординарного порядка, примером которых могут быть войны, революции и др.

Поскольку, “феномен смертности стимулирует смысложизненную рефлексию” [4,c.34] или, выражаясь словами американского философа Л. Пойджмена: “Несомненность смерти порождает вопрос о смысле жизни. Наподобие человека, приговоренного к смертной казни или смертельно больного, мы знаем, что все мы в какой-то мере приговорены к смерти или неизлечимо больны” [9,p.6], проблема смерти не потеряла своей актуальности и в рамках ситуации постмодерна: концепция смерти французского философа Ж. Бодрийара, перформансы немецкого художника Йозефа Бойса, литература американского писателя Уильяма  С. Берроуза и т.д. “Не смей говорить “А, это снова ты!” Смерти. Она этого терпеть не может” [3,с.334].

Цель данной работы можно определить как выявление особенных, свойственных современной культуре тенденций в восприятии смерти, выраженных в литературном творчестве Уильяма С. Берроуза. В качестве основания для решения поставленной проблемы использованы некоторые методы структурной антропологии, позволяющие выявить в представлениях о смерти Берроуза некоторые архетипы, свойственные другим авторам, затрагивающим тему смерти, мифологическим представлениям вообще, и через выделение общего, через встраивание в общий контекст, структуру, прийти к пониманию особенного в литературе Берроуза. Кроме этого, особенного внимания, пожалуй, заслуживает метод “философствования посреди” французского философа Ж. Делеза, использованный при написании данной работы и позволяющий располагаться “посреди читаемого”, встраиваться в способ жизни автора и давать ему голос, при этом дарить ему “ребенка”, который был бы и “его ребенком”, и “монстром” одновременно.

Тема смерти проходит “красной нитью” через все творчество Берроуза, смерть стала основным толчком к его занятиям литературой. Так его ранний роман “…и бегемоты сварились в своих бассейнах”, написанный в 1945 г. в соавторстве с Джеком Керуаком и ставший отправной точкой для литературы beat-generation, был спровоцирован убийством Дэвида Каммерера Люсьеном Карром, в той или иной форме изложенным и другими писателями, в том числе в черновиках Аллена Гинзберга под названием “Песня крови”. Так получилось, что Берроуз и Керуак были близко знакомы как с убийцей, так и с его жертвой. Первые самостоятельные романы Берроуза, увенчавшиеся в 1959 г. “нарезанным” “Голым завтраком” также были результатом переживаний, связанных со смертью. 6 сентября 1951 г. Джоан Волмер – близкая подруга Берроуза была убита им сами в результате несчастного случая. Чтобы не обезуметь от случившегося, ему было необходимо начать писать и полностью погрузиться в забытье литературой. Однако особого внимания в контексте выбранной темы заслуживает роман “Западные земли” (1987) – последний том трилогии, в которую также входят “Города красной ночи” (1981) и “Пространство мертвых дорог” (1984), авторская попытка отписаться от смерти, восторжествовать над временем, а Время, по словам самого Берроуза, обладает способностью превращать все живое и спонтанное в никому ненужный мусор. Первая проблема, с которой сталкивается Берроуз – определить, насколько абсолютный характер носит смерть. Для этого он обращается к древнеегипетской мифологии, огромное место в которой занимал культ мертвых и его ритуальная сторона, описанная в “Книге мертвых”, забота о посмертном сохранении тела и боги, с которыми души умерших сталкиваются в своих загробных скитаниях: Анубис, Осирис, Сет и др. Особое внимание Берроуз оказывает учению о семи душах, три из которых бессмертны, а четыре отправляются в Страну Мертвых вместе с умершим. Ка, Двойник – одна из семи душ, “единственный надежный проводник через Страну Мертвых в Западные Земли” [3,c.11]. Вообще, вопрос о посмертном существовании – одна из важнейших проблем, во все времена стоявшая перед человеком. Стоит вспомнить хотя бы, какое место она занимала в греко-романской мифологии, существенное значение она имеет и для христианской, в том числе и русской, религиозной мысли. Прямой наследницей европейской традиции решения проблемы посмертного существования, безусловно, выступает “Божественная комедия” Данте. Особый резонанс в Европе на фоне общего увлечения оккультизмом в период между Первой и Второй мировой войной вызвала первая публикация “Тибетской книги мертвых”. Берроуз задается главным вопросом ситуации постмодерна: “Может ли какая-либо душа уцелеть в огненном шаре атомной бомбы?” [3,c.14]. И сам же отвечает: “Если души, животные и человеческие, представить в виде сгустков электромагнитного силового поля, то, как нам известно, подобные поля могут быть легко уничтожены импульсом, возникающим при ядерном взрыве… Именно в этом и заключается ультрасекретная и сверхъестественная функция атомной бомбы” [3,c.14]. Тотальная Смерть – “то, что древние египтяне называли Второй и Последней Смертью” [3,c.16]. Если человек смертен, то для Берроуза все же необходимо удостовериться в реальности смерти. Война – “маятник Фуко” для Берроуза. В конкретном случае – Вторая мировая война, к опыту которой он обращается. Небезосновательно рассмотреть в данном контексте опыт и другого представителя постмодернизма. Немецкий художник Йозеф Бойс, служивший во время Второй мировой войны в авиации, зимой 1943 г. был сбит над Крымом, это событие послужило началом его личной мифологии: морозная “татарская степь”, топленый жир, войлок – предопределили образный строй его будущих практик, переполненных архетипическими мотивами; архаичными образами; изображениями животных: овец, зайцев, лосей и др.; топленым салом, войлоком, фетром, медом. “Как объяснять картины мертвому зайцу?”. И это не постмодернистский “пассивный садизм” [6,c.101], рожденный обществом потребления с его супермаркетами и интернетом. На войне жесткости, страха, ужаса и отвращения и так достаточно, его через край, и смерть становится очевидной, всеобъемлющей, всепроникающей из трупов и выжженных стен разрушенных городов прямо в живые организмы.

Возможно ли предвидеть близкую кончину кого-либо? Знаки смерти по Берроузу – псы-привратники, они “не охраняют врата, а отворяют их и приводят за собой смерть” [3,c.66]. Это не проводники душ умерших в загробное царство вроде традиционного мифологического Гермеса, приводившего “тени” умерших в царство Аида и Персефоны, современного “Никто” из кинофильма “Мертвец” американского режиссера Джима Джармуша, а именно – предвестники. Тем не менее, Берроуз замечает, что “трудно провести отчетливую границу между вестником и носителем – одно постепенно перетекает в другое… вестник легко может обернуться носителем” [3,c.66-67]. Так, “средневековый хронист Гюнтер Бранденбургский пишет: “Еще ни разу чума не являлась без того, чтобы сначала кто-нибудь не повстречал оборванного и дурно пахнущего мальчишку, лакающего воду, словно пес, из городского источника, а затем поспешающего далее”. Чуму, кстати, именовали тогда Черной Смертью” [3,c.67]. “Пес-привратник также полон злым роком и несчастьями, как змея по весне – ядом… личный пес-привратник всегда является выражением худших сторон личности своей жертвы. Пес-привратник подходит к своей жертве, как ключ к замку” [3,c.67]. Наиболее близко в некоторых аспектах к тому, что А. Шопенгауэр назвал Мировой волей, по крайней мере, по тому деструктивному и в то же время абсолютному характеру,  в терминологии Берроуза соответствует “Маргарас”, “Белый кот”, носящий вообще-то, по Берроузу, множество имен. Он это белое мурчание, “он может прятаться в снеге и солнечном свете на белой стене, в облаках и камнях, он движется по улице вместе с ветром, который гонит по мостовой обрывки газет, клочки музыки и серебряной фольги” [3,c.82], “все сотни культов с их ответами на вопросы превращаются в обман при неуловимом белом свете Белого Кота, в обман, за которым не скрывается ничего, кроме страха и пустоты” [3,c.161]. Вообще, как это уже было отмечено выше, представление смерти – представление небытия, поэтому оно носит парадоксальный характер. Тем не менее, можно перечислить достаточно внушительный ряд образов, призванных изобразить смерть или ассоциирующихся с ней. Образ Белого кота в романе “Западные земли”, безусловно, одно из лиц смерти, один из образов, изображающих ее. Однако его функции не исчерпываются олицетворением пронизывающей мир деструкции во всех ее проявлениях. Очень сложно найти в литературе и мифологии какой-либо аналог Белого кота. Скорее всего, ему соответствует какой-либо демон. С одной стороны это смерть, идущая по пятам (Берроуз указывает, что санскритское слово “маргарас” означает “того, кто идет по следу”), но при этом слова Кришны в Бхагавад-Гите о “времени, великом разрушителе миров, несущем гибель всему живому” вряд ли применимы в этой ситуации. Белый кот не слепая сила Кришны или Мировой воли в философии Шопенгауэра, его действия осознаны и одновременно конкретно направлены. Вместе с тем Белый кот – смерть и ослепительное серебряное сияние, проникающее и уничтожающее любую тьму, освещающее все тайное и секретное, “сам Ра во плоти” [3,c.241]. Это вторая сторона Белого кота, сохраняющая в себе черты солярного культа, та же деструкция, но направленная на уничтожение уже другого рода.

“Смерть – конечный продукт судьбы, исполнение предназначения. Нечто должно состояться в положенное время, и после того, как оно состоялось, нет больше никакого смысла в пребывании исполнителя в этом мире” [3,c.86-87]. Уильям С. Холл – альтер-эго Берроуза зимним вечером встречает маленького черного кота “Гейзера”, это и есть смерть в своем истинном обличии… пустота, тьма, небытие. Берроуз пережил свое альтер-эго на десять лет и умер в 1997 г. Но нет никаких сомнений, что роман “Западные земли” виделся Берроузом как завершение его литературной работы, это следует из содержания самого произведения. Оно не только носит в себе оттенки автобиографии, как, впрочем, и все творчество Берроуза, это еще и предсмертная исповедь, и раздача долгов, и постановка точек. Предчувствуя “исполнение предназначения” Берроуз превращает его в исследование, финальной чертой которого и должны быть Западные земли.

Обмануть смерть – значит обмануть природу? Преступники от природы нарушают законы природы, в том числе биологи, некоторые из них, как герой Берроуза, специализируются на эволюционной биологии. Берроуз неустанно анализирует пути к достижению бессмертия. Между тем замечая, “порочна любая методика бессмертия, которое основывается на продлении жизни физического тела, на его постоянной починке…, словно тело – это старый автомобиль” [3,с.208], “попасть в Западные Земли означает освободиться от страха. Сможете ли вы освободиться от страха, если будете пытаться сохранить навечно свое физическое тело?” [3,с.222]. Со временем становится очевидно, что единственный способ победить собственную смерть – отправиться в Западные земли, путь в которые лежит через Страну мертвых, путь, точно и беспрекословно описанный в “Книге мертвых”. “Кафка говорит о точке безвозвратности. Это самое труднодостижимое место во всей вселенной” [3,c.20]. “Дорога в Западные Земли, по определению, самая опасная дорога в мире, потому что проходит она по ту сторону Смерти” [3,с.173]. Таким образом, то, что намеривается совершить Берроуз в романе “Западные земли” формально сродное пути Данте в “Божественной комедии”, только без Эмпирея и райской розы в конце пути. И это вполне соответствует тому, что Лиотар назвал “состоянием постмодерна”, подменившим трансцендентность – имманентностью, вечность – длительностью, провозгласившим “конец истории”, остается лишь молчание Бога и смех ангелов из поэмы “Москва-Петушки” Венедикта Ерофеева. “Этот мир не скрывает ничего за собой, потому что ничего собой не являет – это мертвое пустое место, не имеющее ни смысла, ни цели” [3,c.179], только запах смеси “гнилых цитрусовых и горелой пластмассы – так мог бы пахнуть луна-парк после пожара” [3,c.53].

В конечном итоге Берроуз оказывается перед Западными землями, лежащими на другом берегу бурлящего потока. “Вся грязь и ужас, страх, ненависть, болезни и смерть в истории человечества пролегли между тобой и Западными Землями… Только побывав в Аду, можно увидеть Рай” [3,с.350]. “Ветви дерева – словно черные кружева на фоне серого неба… Старый писатель больше не может писать, потому что он достиг предела слов, предела того, что можно сделать при помощи слов” [3,с.350], констатирует Берроуз в “Западных землях”. Это и есть его зимний вечер, в котором он пребывает на границе Западных земель, это его ожидание, ведь смерть, по Берроузу, – “исполнение предназначения”, а значит, она не должна заставить его себя долго ждать.

Завороженность Берроуза смертью не только в литературном творчестве, но и в личной жизни: увлечение наркотиками, желание молодого Берроуза изучать медицину и др., требует отдельного, психоаналитического рассмотрения. Однако очевидно, что любое стремление постичь смерть, наиболее структурировано представленное в творчестве Берроуза романом “Западные земли”, – стремление к ее окончательному преодолению. В литературе и философии XX века  тема смерти занимает не меньшее место, чем и в предыдущие эпохи: достаточно вспомнить хотя бы европейский экзистенциализм с его “пограничными ситуациями”, которые неоднократно были описаны еще Л.Н. Толстым. Однако оригинальность работы Берроуза, пожалуй, в том, что он рассматривает написание романа как способ “расплатиться со смертью” [3,c.9]. Он цитирует Иоганна Вольфганга Гете, упоминает музыку из “Гибели богов”, описывая полуразрушенный Берлин. Концепция смерти Берроуза – особый вклад в новую, “постмодернистскую мифологию”. Остается добавить, что позиция Берроуза сходна “доктрине классового господства интеллектуалов” Деррида, но если у второго она проявляется в его философской эсхатологии, то первый прямо манифестирует: “мы, поэты и писатели, мы – другие, мы – намного чище, мы живем в вечерних светлячках, в звуках паркового оркестра и в гудке далекого поезда, мы живем в служанке, чистящей вареное яйцо для выздоравливающего, который выздоровел давным-давно, мы живем в снеге на могиле Майкла, который падает с неба, мягкий и пушистый, словно ставя точку в судьбе всех живых и мертвых, мы живем в зеленом свете в конце тоннеля, в последнем и величайшем из всех снов человечества…” [3,c.226].

Имя Уильяма С. Берроуза стоит в одном ряду с Жоржем Батаем, автором “Черной весны” Генри Миллером, Альбером Камю, структурным антропологом Клодом Леви-Строссом, Мишелем Фуко, Жаком Деррида, автором романа “Имя розы” Умберто Эко и др. авторами, судьбоносными для эпохи постмодерна, занимая почетное место в пантеоне мысли XX века.

Литература:

1. Берроуз У.С. Голый завтрак / У.С. Берроуз. – М., 2009. – 288 с.
2. Берроуз У.С., Керуак Дж. И бегемоты сварились в своих бассейнах / У.С. Берроуз, Дж. Керуак. – М., 2010. – 224 с.
3. Берроуз У.С. Западные земли / У.С. Берроуз. – М., 2005. – 352 с.
4. Варава В. Россия и Америка: два отношения к смерти / В. Варава // Воронежская беседа. – 2000. – с. 32 – 46.
5. Делез Ж. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза / Ж. Делез. – М., 2000. – 351 с.
6. Коупленд Д. Generation икс / Д. Коупленд. – М., 2009. – 368 с.
7. Маньковская Н.Б. Париж со змеями (введение в эстетику постмодернизма) / Н.Б. Маньковская. – М., 1995.
8. Тэнасе А. Культура и религия / А. Тэнасе. – М., 1977. – 130 с.
9. Philosophy. The Quest for Truth / ed. by Pojman L.P. 1995.