УДК 81’367

Гурова Ю.И.

ЯЗЫК КАК ДИССИПАТИВНАЯ САМООРГАНИЗУЮЩАЯСЯ СИСТЕМА

Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов

The article emphasizes that the language is an open system as it is not closed and as it constantly interacting with society. Entropy with the reference to the language indicates the level of disorder in the process of generation and / or interpretation of the statement taking into account phonetics, vocabulary and grammar rules.

Key-words: dissipation; self-organization; entropy; natural language.

В статье подчеркивается, что язык представляет собой открытую систему, он не замкнут на себе, непрерывно взаимодействует с обществом. Энтропия применительно к языку показывает уровень беспорядка при порождении и / или интерпретации высказывания с учётом фонетики, словаря и грамматических правил.

Ключевые слова: диссипация; самоорганизация; энтропия; естественный язык.

Язык, как известно, не является простым набором знаков, употребляемых для передачи информации, а представляет собой систему. Соответственно, как и в любой системе, особая роль в функционировании и развитии языка отводится принципу взаимодействия элементов при объединении их в последовательно укрупняемые структуры. Описание системы, в свою очередь, сулит перспективы в разработке средств машинного перевода, создания структурированных баз данных и, вполне возможно, разработке искусственного интеллекта. Поэтому попытки формализовать язык предпринимались и предпринимаются, несмотря на целый ряд сложностей, с которыми сталкиваются исследователи. с одной стороны, на основании каких закономерностей данное слово, «пропускает» только определенный участок семантического спектра, т.е. именно данные, а не другие значения; с другой стороны, почему те или иные значения могут «одухотворять» только данное, а не другое слово? [3, c. 8].

«В языке нет ничего прямолинейного, одномерного, раз и навсегда данного: язык – это и система, и антисистема, это саморегулирующееся, саморождающееся и самодостаточное явление, но вместе с тем и социальное образование, отражающее быт и нравы его носителей» [3, c. 9]. Язык отражает объективную реальность и является постоянно изменяющейся системой. Язык – это настоящий ключ к созданию и осознанию цивилизации, так как именно с помощью языка мы можем передавать наши мысли, запечатлевать события и накапливать знания, связывая прошлое с настоящим, а настоящее с будущим. Язык может выполнять свою основную функцию – функцию коммуникации только тогда, когда его словарный запас может быстро реагировать, а также отражать и фиксировать все изменения, которые происходят в различных сферах жизни и деятельности людей, а именно в производстве, в науке, в мировоззрении, в общественно-экономических отношениях.

Поскольку даже надсубъективный компонент картины мира является идеальным образованием, которое вследствие своей глобальности не может транслироваться само собой, для его передачи необходимы как средство-посредник, так и общественная практика его использования. Таким посредником-структурой является модель мира. Модель мира является знаковым выражением картины мира и определяется как «… обобщенное отражение надсубъектиного компонента картины мира в данной традиции, взятое в системном и операционном аспектах. При этом мир понимается «как человек и среда в их взаимодействии или, что то же самое, как результат переработки информации о среде и о человеке» [6, c. 50]. Модель мира может осознаваться коллективом носителей этой картины мира или относится к области действия бессознательной социальной психологии. Модель мира можно рассматривать как знаковое образование, репрезентирующее идеальный глобальный объект (картину мира) своей структурой. В свою очередь эта структура репрезентируется в иных знаковых образованиях, в частности, в языке. Поэтому свойством языка является его организующая и упрочивающая роль в самом членении и восприятии мира, в активизации сознания на те или иные аспекты и детали действительности. «Язык в значительной мере строится так, чтобы учесть и отразить объективно существующие общие черты различных предметов и явлений и чтобы обобщить человеческий опыт по выявлению сходств и различий, тождеств и нетождеств» [2, c. 131].

Выражение модели мира с помощью языка является лингвистической моделью мира. В силу этого лингвистическая реальность является фактически только тем, что человек может выразить через язык – существующими и несуществующими объектами и т.д.

Язык не мог бы исполнять роль средства передачи информации и средства общения, если бы он не был связан с концептуальной картиной мира не только в смысле означивания отдельных концептов, но и самой своей содержательной структурой. Параллельный анализ структуры модели мира и структуры языка обнаруживает соответствие набора универсальных семиотических оппозиций модели мира набору языковых (лексико-семантических, грамматических) категорий, предполагающее взаимодействие структур в обоих направлениях: от модели мира к языку и от языка к модели мира. Последнее означает не только то, что модель мира может быть описана с помощью языка, но что она может быть описана по принципу языка.

«В глубинном слое язык не является какой-то условной системой, зависимой от речи, от существования социальной жизни, от категории времени и воли говорящих. Она есть некая статичная система, находящаяся вне категории времени и национальностей, и является производной от закономерностей деятельности мозга, так как имеет «секторную» структуру и каждый ее элемент имеет собственную строго очерченную и строго определенную сферу действия. Развивается и изменяется не сам язык, а его форма проявления, то есть, та часть, которая находится в выразительном плане. Словарный состав постоянно меняется и развивается, реагирует на все изменения, происходящие в обществе, говорящем на данном языке, и поэтому в словарном составе постоянно появляются новые слова. Выразительный же план языка, не есть весь язык. Она является проекцией закономерностей деятельности мозга в социальную сферу, и из-за разницы в платформах, не всегда идентична оригиналу. То есть, несмотря на то, что язык детерминирован схемой мышлении мозга, проявленная же часть ее, то есть, ее выразительный план, сильно подвергается социальным влияниям и регламентируется ими: со временем в язык вливается вся история, мировоззрение, быт, традиции, и т.д. того народа, который является его носителем, добавляя в эту схему разные штрихи и таким образом, формируются отдельно взятые национальные языки и получается определенный тандем мировых языков, каждый со своей уникальной морфологией. Внутренняя часть корня языка остается у всех одним и тем же – вне континуума диахронии и синхронии. Именно из-за этого, несмотря на формальные отличия, во всех национальных языках есть, или же можно выявить одни и те же части речи, члены предложения и т.д.» [4, с. 20].

«По логике этих систем, информация об окружающем мире, «излучаемая» элементами действительности, или же отражаемая ими не только трансформируется в химические и электрические процессы на уровне наших органов чувств, но и модифицируется функциями полушарий в процессе мышления для понимания их человеком. И только после этого, для человека создается из этого хаотичного сенсорного притока, динамичный и постоянно обновляемый нейронный образ окружающего мира, событий, реальность же сама остается при этом ноуменом (умопостигаемым явлением) для человека. В строгом смысле слова, существует столько картин мира, сколько существует наблюдателей, контактирующих с окружающей действительностью» [4, с. 23].

«Данная модель мировоззрения называется транслингвистической, т.к. по логике этой модели, образ мира в нашем представлении, в наших чувствах и в реальности, совпадает не на изоморфном, а на полиморфном уровне, то есть, большая часть бытия остается вне предела возможности человеческого познания и чувств – остается неопознанной и неуловимой для человечества. Та часть, которая познается человечеством, не является прямым отражением действительности, а представляет собой лишь конструкцию первоначальных сенсорных субстратов, то есть, преобразованный вид реальности, ее символическим кодом, который генерируется мозгом. Не зря Платон сравнивал эту жизнь с пещерой, а людей – заключенными в ней, которые делают выводы обо всем происходящем вне этой пещеры, только на основании видимых через трещины теней» [4, с. 23].

Осуществление односторонних или многосторонних коммуникаций, всегда связано с какими-то определенными кодовыми системами, которые являются «информационным» для той или иной области. Но она может иметь не всегда звуковую оформлению и звуковую расшифровку. Система языка должна охватывать и быть приемлемой для всех этих разновидностей языка. Эта система находится где-то в пересечение всех этих языковых форм, и обнаружить ее можно только через выяснение универсальных компонентов всех этих форм, а не только через выявление универсалий разных человеческих языков.

Вербальная форма языка происходит посредством слов, т.к. слово представляет собой звуковой комплекс, обладающий специальным значением, которое является продуктом психологической обработки определенного количества смысловых элементов. Слово как языковой знак, относящийся к системе естественного языка, обладает определенным значением, которое может по-разному проявляться в речи и вступать в различные отношения со значениями других слов. Ф. Палмер называет слова группами букв, отделенных друг от друга пробелами. Однако он отмечает также, что слова – это семантические и фонологические неделимые единицы языка [7, c. 42-44]. «Слово всегда представляет собой неповторимую единицу: за каждым словом и его историей стоит целый мир» [5, c. 226].

Значение и форма, образующие любое слово, могут соединяться между собой только при условии, что первое выступает в качестве среды для второго, а второе для первого. «Еще древние отмечали, что гласные – это женское начало, оплодотворяемое мужским началом – согласные, сочетание с которыми и образует мельчайшую клеточку языка – значение, воплощенное в форме» [3, c. 12].

Слово – это диалектическое единство двух различно структурированных комбинаторных сред (на уровне фонетики и на уровне семантики), что в свою очередь свидетельствует о неразрывной связи его формы и значения. При этом, хотя общая схема слов (соединение фономорфологического комплекса со значением) является универсальной, каждое отдельное слово того или иного языка представляет собой уникальное образование, организованное на основе присущих только ему комбинаторных схем и обладающее в связи с этим качественными уникальными и количественными свойствами.

В концепции А.А. Потебни значение выступает как «единство внутренней формы и знака». Со временем лингвистика приходит к пониманию значения как отношения между элементами идеальной стороны языковых единиц. При этом подходе без внимания остаются реализации значений в речи, но постепенно в лингвистике создаются новые концепции, рассматривающие значение как отражение объективной действительности, как реакцию на ситуацию¸ как саму ситуацию, «….как совокупность признаков логической системы, как препозитивный контекст функции слова в речи, как совокупность и организованность семантических функций языкового знака, как используемую при функционировании языка информацию» [1, с. 12]. Смысл – категория личностная, достояние индивида. Смысл языковых единиц подвижен и изменчив от человека к человеку, от текста к тексту. На долю смысла, а не значения относятся различия в понимании одних и тех же единиц языка и их сочетаний в тексте разными людьми, различия связываемых с ними представлений, ассоциаций и оценок. Смысл образовывается напластованиями на значение, обусловленными особенностями индивидуального опыта и психики. В логической семантике и некоторых других направлениях распространено понимание значения как обозначение данным знаком объекта реального мира.

В частности, правила формирования слов – это не что иное, как каузальный атрибут, допускающий сочетания определённых морфем друг с другом. Возьмём такой элемент, как глагольная основа: она определяет тот набор суффиксов и окончаний, который допустим в каждом конкретном случае. Например, английский глагол believe потребует для третьего лица единственного числа настоящего времени окончания -s, для причастия – окончания -ing и т.д. Возможно прибавление суффикса -er для образования существительного believer. Однако эта глагольная основа не допустит, скажем, суффикс наречия ^*believely.

Таким образом, исследуя роль принципа причинности в развитии и функционировании системы языка, мы должны чётко представлять, что данная система изменяется и действует не только под влиянием внутренних, но и внешних, экстралингвистических моментов, и помимо упорядоченности этой системе в определённой степени присущ беспорядок.

Надо сказать, что порядок и беспорядок являются противоположными, но неотъемлемыми свойствами всех систем. Соотношение этих параметров в разных системах может быть разным, и для определения степени упорядоченности / беспорядка той или иной системы обычно используют понятие энтропии.

Вообще-то понятия информации и энтропии тесно и органично связаны друг с другом, однако представления об информационной энтропии появились лишь тогда, когда развитие термодинамики и статистической механики сделали эту связь очевидной. У истоков этого понятия стоит логик и математик К. Шеннон, в честь которого информационную энтропию часто называют «энтропией Шеннона».

Говоря о языке, следует постоянно помнить о том, что это незамкнутая система. Можно сказать, что язык получает «подпитку» энергией извне, поскольку взаимодействует с другими системами (языками, обществом) и здесь вопрос уже выходит за рамки языкознания. Упрощённо говоря, открытая система может вносить порядок извне и выносить беспорядок вовне. Соответственно, энтропия в системе языка вовсе не обязательно должна нарастать, как это бывает в замкнутых системах. Таким образом, энтропия применительно к языку показывает уровень беспорядка при порождении и / или интерпретации высказывания с учётом фонетики, словаря и грамматических правил.

Безусловно, беспорядок в системе не следует понимать в повседневном смысле слова. В повседневности этот термин имеет весьма размытое значение, поскольку нет и чёткого определения того, что такое порядок, ну а без чёткого определения порядка невозможно определить и беспорядок.

«Тут на лицо явная аналогия с Дарвиновской эволюцией, т.к. и там развитие идет от единичного к множественному и через скрещивание результатов разных ветвей. И если, действительно здесь есть какой-то параллелизм, то согласно синергетике, с каждым разветвлением, здесь тоже должна увеличиваться степень структуризации. И она действительно увеличивается, т.к. тут неопределенность (энтропия) значения обратно пропорциональна уровню дифференциации. Как раз благодаря этому происходит отождествление языка с неким живым организмом у некоторых школ, например, у натуралистов, а в действительности же, из-за того, что и тут в процессе формализации языка присутствует элемент интеграции (соединение результатов разных ветвей), он начинает вести себя именно в соответствии с принципами синергетики, так же как органические субстанции. Мозг, объединяя эти разрозненные фрагменты поэтапно, создает общую панораму мира (информацию)» [4, с. 25-26].

Порой совершенно ошибочно отождествляют термины информация и негэнтропия. Хотя количественно они совпадают, в качественном отношении между ними есть существенное различие: информация появляется только там и тогда, где и когда одна упорядоченная система имеет отношение к другой, т.е. где имеется отношение одного порядка к другому порядку. Таким образом, синтез порядка и хаоса, осуществляемый диссипативной системой, состоит в том, что теперь упорядоченная структура не может существовать без неупорядоченной, порядок без хаоса. Порядок и хаос, вместо того чтобы исключать друг друга, теперь, оказывается, дополняют друг друга так, что ни порядок не может существовать без поддерживающего его хаоса, ни хаос без порождающего его порядка. Помимо указанного аспекта, синтез порядка и хаоса в диссипативной системе имеет и другой аспект: упорядоченная реакция этой системы на хаотические воздействия внешней среды.

Можно ли язык можно назвать диссипативной системой, т.к. он характеризуется такими свойствами, как открытость, неравновесность и нелинейность? Открытость означает способ обмена с внешней средой. Это обмен энергией или информацией или тем и другим одновременно (в разных сочетаниях). Неравновесность предполагает наличие макроскопических процессов обмена веществом, энергией и информацией между элементами самой диссипативной системы. Особое значение имеет нелинейность, способность к самодействию. Из-за отсутствия такой способности линейные системы реагируют на внешние воздействия пропорционально последним: малые воздействия приводят к малым изменениям состояния, а большие - к большим. Самодействие же нарушает указанную пропорциональность: малые воздействия теперь могут приводить к очень большим последствиям, а большие - к совершенно незначительным. Эта непропорциональность зависимости состояния системы от состояния среды делает такие системы, с одной стороны, исключительно устойчивыми по отношению к крупномасштабным неблагоприятным воздействиям, а с другой стороны - необычайно чувствительными к очень незначительным колебаниям состояния среды определенного сорта.

Подобно тому, как разные виды хаоса и разные виды порядка могут образовывать упорядоченные и неупорядоченные структуры (иерархия хаоса и иерархия порядка), точно так же диссипативные системы, в свою очередь, способны формировать хаотические и упорядоченные структуры более высокого ранга. Причем упорядоченные системы, составленные из диссипативных систем, в свою очередь, могут существовать лишь за счет специфического обмена со средой, в общем случае, веществом, энергией и информацией. Возможны переходы между диссипативными системами с неодинаковой иерархической структурой. Есть, однако, среди них такой переход, который соответствует принципу максимальной устойчивости. Этот переход и образует то, что с точки зрения теории диссипативных систем естественно назвать развитием.

Язык, в котором одному плану содержания соответствует один и только один план выражения (энтропия равна 0), следует считать идеально упорядоченным языком. Если отвлечься от естественного языка, то можно заметить, что в искусственных знаковых системах энтропию часто стремятся свести к нулю. Скажем, система дорожных знаков – это тоже своеобразный язык, в котором каждому знаку соответствует строго одно чтение. Если бы знак можно было трактовать по-разному, это было бы чревато неприятными ситуациями на дороге. Язык же, в котором одному плану содержания соответствует более одного плана выражения (энтропия отрицательна) будем считать избыточно упорядоченным. Разумеется, для конкретного естественного языка сложно вычислить точный показатель энтропии, но сделать это будет довольно сложно. Пока же сделаем интуитивное предположение, что показатель энтропии любого естественного языка выше 1. Например, в идеально упорядоченном языке одному знаку соответствует строго одно значение, но если мы откроем любой словарь, то обнаружим, что дело обстоит совершенно иначе. Полисемия распространена повсеместно, и отношение количества слов к количеству выражаемых ими значений – один из аспектов общей энтропии языка. Действительно, энтропия всей системы не может снижаться, если растёт энтропия её подсистем.

Таким образом, есть все основания рассматривать язык как диссипативную самоорганизующуюся систему, которая при формальном описании может быть смоделирована как динамическая. Во-первых, язык представляет собой открытую систему, он не замкнут на себе, непрерывно взаимодействует с обществом, с человеком – своим творцом и носителем, так же, как и отдельные языки постоянно взаимодействуют и друг с другом. Во-вторых, язык состоит из неограниченного множества элементов – в самом деле, нельзя сказать даже для отдельного языка, какое количество морфем, слов или синтагм составляют верхнюю границу. В-третьих, язык – система нелинейная: даже зная точное состояние системы того или иного языка в данный момент, невозможно абсолютно точно предсказать его дальнейшее развитие. Наконец, в-четвёртых, в развитии языка можно проследить смену устойчивых и неустойчивых состояний.

Причину разрушения системы флексий в английском языке, например, в IX – XI вв. и перехода к аналитизму следует, видимо, искать не в отдельных факторах (контакт языков или перенос ударения на начало слова), а в их взаимодействии.

Разумеется, было бы слишком поспешным утверждение о том, что только рассмотренные данные факты в совокупности обусловили переход системы английского языка в режим с обострением, из которого он вышел радикально изменившимся, здесь, свою роль сыграли какие-то ещё, неучтённые здесь, факторы. Но то, что ломка синтетической системы и создание принципиально иной, аналитической системы – это результат нарастания энтропии с последующей бифуркацией и переходом на новый эволюционный путь подтверждается как принципиальной разницей строя древнеанглийского и среднеанглийского языка, так и временем, которое занял этот переход. Ведь примерно 200 лет – это совсем немного по меркам исторического развития языка.

Итак, развитие есть рост степени синтеза порядка и хаоса, обусловленный стремлением к максимальной устойчивости. Поэтому создатели теории диссипативных систем не случайно отмечали, что “эволюцию можно рассматривать как проблему структурной устойчивости”. Очевидно, что понятие развития в указанном смысле имеет универсальный характер, будучи одинаково применимо как в сфере неорганических, так и биологических и социальных явлений. Общность этого понятия объясняется тем, что в его определении использованы представления о порядке, хаосе и устойчивости, универсальность которых не подлежит сомнению. На фоне необозримого океана взаимопереходов хаоса и порядка рождение простейших диссипативных систем как элементарной формы синтеза порядка и хаоса и их переход к более сложным формам синтеза есть, по-видимому, универсальный способ достижения объективной реальностью состояния максимальной устойчивости. Ввиду неустойчивости любых переходов от хаоса к порядку и обратно, максимальная устойчивость может быть достигнута лишь путем преодоления самой противоположности между хаосом и порядком.

Литература:

1. Кодухов В.И. Контекст, как лингвистическое понятие //Языковые единицы и контекст. Л., 1983. С. 7-20.
2. Кубрякова Е.С. Рецензия на Ulrich M. Tetich und Kategorisch: Funktionen der Anordnung von Satzkonstituente am Beispiel des Rilmanischen und Anderer Spiachen / Рец. на Ulrich M. E.C. Кубряковой // Вопросы языкознания. – М.: Наука, 1989. №3. С. 131-132.
3. Маковский М.М. Лингвистическая генетика: Проблема онтогенеза слова в индоевропейских языках. Изд. 2 / М.М. Маковский. М.: ЛКИ, 2007. 208с.
4. Мамедов, Джаббар Манаф оглы Систематизация синтаксиса // Знание. Серия "Социальные науки". ‑ Баку, 2005. №21. С 20-26.
5. Филин Ф.П. Очерки по истории языкознания / Ф.П. Филин. М.: Наука, 1985. 336с.
6. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира / Т.В. Цивьян. М., 1990. С. 42-50.
7. Palmer F. Grammar / F. Palmer. – Middlesex, England: Penguin Book, 1971. 200 p.